Этот год подарил нам очень длинные майские выходные, появилось время поразмышлять о том, о сём :-). Хочу поделиться. В Победные майские дни всегда невольно вспоминаешь знакомых и родных, которым довелось на собственном опыте испытать все трудности и лишения тех военных лет. Да и вообще, эти праздники напоминают нам о такой непростой истории СССР, да и о собственном прошлом, мы ведь оттуда родом. И это правильно, память для того и дана нам, чтобы помнили…

Родители мои во время войны были маленькими, война началась, когда им обоим было всего по 3 года и они мало, что вспоминали и рассказывали о войне. Думаю трудно им пришлось тогда, как впрочем и большинству населения нашей страны. Знаю я только по рассказу отца, что дедушка воевал преимущественно в болотистых местах, домой вернулся больным, поэтому и рано умер. Бабушка после его смерти воспитывала сыновей одна. Один из мальчиков подорвался после войны на мине и умер. Отец мой был младшим из братьев. Помню только как отец сказал, что во время войны они были с бабушкой где-то под Псковом (как в советское время характеризовали это — на оккупированной территории). Поэтому, я думаю, папа и не рассказывал о тех временах, в советское время это считалось «неприличным» и старались не упоминать об этом. Ох уж эта коммунистическая идеология! И от мамы моей, а она родом была с Кубани, тоже было трудно что-то услышать, не любили родители говорить о себе почему-то. И вот теперь их уже нет.

С теплыми чувствами, почти как о маме, вспомнила я сегодня о Елене Дмитриевне Шарко, геологе по профессии и очень интересной женщине, с которой несколько лет назад меня свела судьба. Захотелось рассказать здесь именно о ней.  Встретились и познакомились мы с ней на работе, в институте «Механобр», вернее сейчас ЗАО «Механобр инжиниринг»  http://www.mekhanobr.spb.ru, а раньше это был известный на всю страну проектный институт. Наша организация и сейчас занимается исследованием и разработкой технологий обогащения и окускования различных видов минерального сырья, проектированием и сопровождением строительства горно-обогатительных предприятий, реконструкцией и техническим перевооружением действующих обогатительных, окомковательных и агломерационных фабрик. Я здесь работаю уже больше 20 лет. Два года назад мы довольно пышно отметили 90-летие Механобра.

Так вот, Елена Дмитриевна при нашей первой встрече уже была на пенсии, но с присущим ей, как я поняла, всегда оптимизмом и воодушевлением продолжала активную деятельность и участвовала в жизни родного Механобра. Готовила каталоги по минералогии, пыталась восстановить утраченные за годы перестройки местные музейные архивы. Хотела издать свою книгу, а я пыталась ей в этом помочь, набирала и верстала некоторые тексты для нее, сканировала старые фотографии. Что-то ей помогли сделать ее многочисленные друзья. Мы с ней даже сделали многостраничный красочный календарь «Сны о России» (на фото) с её любимыми фотографиями. Ведь за свою жизнь Елена Дмитриевна, будучи геологом, покаталась по нашей стране немало. И, насколько я помню, она сказала, что один экземпляр этого календаря потом она отправила в подарок Президенту Путину, в придачу, конечно, к письму о том, что бы ей хотелось изменить в нашей сегодняшней жизни. Вот так-то! 🙂

Присущим ей оптимизмом она могла заразить кого угодно, конечно этот импульс передавался и мне. А мне в те дни заряда оптимизма ой как не хватало, я как раз только-только развелась с мужем, потеряла своих родителей и осталась одна. И эта встреча, эти несколько лет общения с этой милой женщиной помогли мне не впасть в депрессию и хандру. Елена Дмитриевна тогда даже очень помогла мне управиться с Денисом — сыном-первоклассником, вернее с его графиком — забирала его из одной школы, чтобы отвести в другую — то в музыкальную, то в художественную. Мне было сложно успеть самой, график рабочий не позволял… А однажды она даже лечила меня от дикого кашля с помощью народного метода — обертывания. Эта женщина вообще как-то незаметно для меня тогда стала просто родным человеком. Как не хватает нам в жизни таких неравнодушных ко всему жизнелюбов!

На безрыбье, как говорится, и рак — рыба. Денег своих на издание книг у геолога-пенсионера не хватало. Вот и помогали мы все как могли ей тогда издать свои «мемуары». А рассказать ей действительно было о чём. Говорю я о книге Е.Д.Можаевой-Шарко «Мы — дети страшных лет России», рассказывающей «…о двух питерских семьях (от 60-х годов XIX века до 60-х годов XX века) — духовного сословия и военных врачей, прошедших три войны, лагеря, блокаду, эвакуацию, новые репрессии, и всё же давших всходы новой жизни в детях и внуках». А еще тогда была отпечатана заново с дополнениями и пояснениями бережно сохраненная ею их семейная реликвия — книга А. Яблонского «Исаакиевский Кафедральный Собор». Держу я в руках экземпляр её самоиздатской книжечки и улыбаюсь, вспоминая о ней, а на обороте обложки надпись: «Дорогому «ребеночку» Дениске от бывшей «вожатой» и тёти Лены, «внучки» этого великого Собора. Навестите его с мамой. XII 2009″.

Да, Елена Дмитриевна — внучка священника Исаакиевского собора Александра Яблонского, написавшего ту книжку в 1916 году. Как пишет его внучка: «… в этот год он был рукоположен в иереи, а до этого, с 1896 г., он был дьяконом собора, имел потрясающей силы баритональный бас, наполнявший всё пространство до купола. Шаляпин и даже императрица Александра Фёдоровна уговаривали его перейти в Мариинский театр, но, сами понимаете, это невозможно для человека духовного служения. О. Александр активно участвовал в деятельности созданного при Соборе Исаакиевского Благотворительного братства — был законоучителем в церковно-приходской школе для девочек, казначеем братства, которое создало дешевую библиотеку и магазин дешевой духовной литературы (для которого и была написана предлагаемая книжка). Во дворе дома, принадлежавшего Собору, на Конногвардейском бульваре №5, где жили служащие Собора, при активном участии дедушки Александра была организована бесплатная столовая для бедных, братство также оказывало им материальную помощь. Почётной блюстительницей столовой состояла графиня Е.А. Воронцова-Дашкова (её дворец был рядом на набережной)…

…Конечно, в те прошедшие (до 1928 года) времена служению в Соборе была посвящена жизнь большого круга лиц (причта церковного), которые и жили рядом с alma mater — в доме №5 по соседнему Конногвардейскому бульвару. Здесь жили два поколения служивших в Соборе членов и нашей семьи — Троицкие и Яблонские. Естественно, с закрытием Собора в 1927-28 годах дом изъяли под коммунальное заселение. Часть потомков бывших церковных служащих продолжали жить в этих коммуналках аж до новых «великих времён» начала  XXI века»… И вот от нашего дома №5 по бульвару в 2008 году остается одна передняя стена, завешенная сеткой, в четыре высоких этажа с пустыми глазницами окон…».

Жизнь самой Елены Дмитриевны, наполненная искренней страстью к изучаемой науке и любовью к своей работе, воспоминаниями о которой она постоянно делилась со мной во время наших встреч, и история её семьи думаю вполне достойна упоминания в истории. Поэтому я очень рада, что приложила руку к тому, чтобы эти воспоминания увидели свет.

Более того, этой книгой она попыталась еще и крикнуть миру о своей надежде и мечте: «Мы имеем в центре Петербурга величественный, крупнейший в стране центр притяжения верующих и просто интересующихся православной верой и культурой — Исаакиевский собор, нуждающийся в расширении сферы своей просветительской общественной деятельности самого разнообразного толка — духовного, культурного, медицинского, благотворительного, воспитательного для прихожан окружающих районов, беспризорных детей и бездомных взрослых, а также гостиницы для паломников из отдаленных приходов России — т.е. центр притяжения не только верующих, но и ищущих веры. И все это в центре красоты и величия нашего любимого и когда-то самого благородного города России. Для этого центра и может послужить территория дома №5, бывшего жилого дома, принадлежавшего Собору. Да поможет нам Бог осуществить этот благородный, достойный города проект!».

В небольшой своей книге Елена Дмитриевна от себя и от имени своей сестры написала историю нескольких поколений (о периоде в 150 лет) семьи Троицких—Яблонских—Можаевых—Шарко. Историю своей семьи она неразрывно связала с домом, где они когда-то жили. О том, как к лету 42-го во всех парках были устроены огороды, даже выдали семена, как на грядке в Александровском саду, почти что у Медного всадника «…Бусенька посеяла морковку. В конце лета мы с ней сидели на её церковном стульчике и сторожили. Но урожая я что-то не помню. Естественно, собирали в саду всякую травку, чтоб сварить — особенно крапиву, лебеду, всё-таки и витамины. Наденька приносила из своего института «Механобр» истёртую хвою (приспособили оборудование для этого и выполняли заказ для всего города), её заливали кипятком и пили — от цинги прежде всего…»

Я без слез на глазах о блокаде вообще не могу говорить. Трудно остаться равнодушной. Но как же не прочитать рассказ человека, лично пережившего это время? Как не узнать что тогда происходило на самом деле, от очевидца тех событий? Поэтому и вспомнила я о ней сегодня, в этот День Победы. Мысли о людях, преодолевших столько трудностей и невзгод в своей жизни и оставшихся вопреки всему оптимистами, о победителях во всех отношениях, дают нам надежду на лучшее. Есть на земле такие люди! Сейчас Елена Дмитриевна чувствует себя не очень хорошо, после инсульта у нее почти пропало зрение, но не смотря на это она остается активной и опять пишет новую книгу.

А вот что о ней писали на страницах журнала Санкт-Петербургского государственного университета: «Небольшая комната геолога Елены Дмитриевны Шарко, выпускницы Университета, напоминает настоящий музей. Здесь все заполнено вещами, рассказывающими об истории ее семьи и собственной долгой, насыщенной удивительными событиями жизни, похожей на большой эпический роман. Вот старинная картина, принадлежавшая ее деду Александру Яблонскому, диакону Исаакиевского собора, вот голова черепахи и засушенный крокодильчик, подаренные молодой женщине во время геологической экспедиции на Кубе, вот кукла-китайчонок, сделанная в начале XX века и купленная сестрой Елены Дмитриевны на первую зарплату. Кстати, именно сестра начала записывать первые сочиненные двухлетней девочкой строчки — тетрадь с этими записями также хранится здесь до сих пор. Придумывать стихи, вспоминает Елена Дмитриевна, было так же естественно, как есть или говорить — возможно потому, что, слушая рассказы родителей, переживая сама все самые грозные, жестокие и знаменательные события России в XX веке, девочка не могла не представлять себя героиней необыкновенной книги. — Представляете, во мне, советской пионерке, бабушка сумела воспитать любовь к царской семье! — восклицает Елена Дмитриевна. — Помню, мы уже после войны, после блокады, вернулись из эвакуации. И в коммунальной квартире, где было 10 комнат, 30 человек, бабушка сидела на кухне и рассказывала о встречах с Николаем II и его дочерьми. Помню, как еще до эвакуации, в первые месяцы блокады, на моих глазах в дом у Аничкова моста попала бомба. Мне было 6 лет. Помню, как непонятно мне было отсутствие папы — он пробыл в лагерях с 1938 по 1948 год, но это тогда воспринималось очень смутно. Более чем 150-летняя история большой семьи Можаевых — такую фамилию в девичестве носила Елена Дмитриевна — не могла, в конце концов, не отобразиться в книге, озаглавленной «Россия. Триптих». Первая часть, названная строками любимого поэта, Александра Блока — «Мы — дети страшных лет России», содержит, помимо биографических данных, поразительные подробности жизни знаменитых петербуржцев прошлого столетия. Это своего рода история нашего города и всей страны через призму отдельных судеб.

Петербург полон теней, — убеждена Елена Дмитриевна. — Моя мама часто общалась с приемной матерью дочери Блока, это была Мария Сергеевна Сокович, врач Суворинского театра, где в последние годы своей жизни работал поэт. Александра — дочь его последней любви, Людмилы, с которой он встречался в Рождествено, в 1920 году. В июле Людмила умерла от туберкулеза, и Блок привез крохотную девочку в театр, попросив друзей позаботиться о ней.

Благоговейное чувство к поэзии и культуре Елена Можаева-Шарко пронесла через всю жизнь, и сама писала стихи, вдохновляясь самыми различными событиями. Сегодня она с улыбкой вспоминает школьные переводы Гете — а когда-то учительница немецкого сравнивала ее тексты с переводами самого Жуковского! Но самый интересный материал для творчества будущий геолог приобрела, поступив в Университет и побывав на первых практиках. Тогда Елена Дмитриевна и обрела свою музу — природу, гармонию стихий, растений и земли. — Это все — романтика. И геология — романтика, и поэзия — романтика. Потому что ведь красота-то какая! — вспоминает геолог. — Но и печального много. Вот Приморье, Дальний восток. 200 километров от железной дороги, надо ехать на автобусе к вольфрамовому комбинату. И внезапно я понимаю, что дым на комбинате — это дым от сгоревших уссурийских кедров, что топят эти котлы настоящим природным «золотом». Стало больно, и так родились строчки одного из самых памятных стихотворений.

ЕЛЕНА ШАРКО
ПРИМОРЬЕ. 1979 ГОД

Вот и кончилось зимнее лето любви.
И все та же луна за окном,
Где в сугробах следы утонули твои,
Чтоб уже не вернуться потом.
А меня закружили дорог огоньки,
Увозя далеко в Ленинград.
Но, как память, простертые руки тайги
Убегают послушно назад.
Перевал распахнул во все стороны ширь.
Солнца диск ослепительно рыж.
Волны сопок застыли, как мертвая зыбь,
Как с Исаакия — волны крыш.
А в долине дымы — как толпа чумаков,
У корчмы чубуками дымят.
Пахнет ладаном дым — с легкой русской руки
Уссурийские кедры горят.

Память геолога хранит множество экспедиций, но особую часть в них занимает поездка на Кубу в 80-е годы. Елена Дмитриевна до сих пор может воспроизвести любую подробность этой увлекательнейшей командировки — от запаха сосен в провинции Пинар-дель-Рио, до танцев на народном празднике кубинцев. Ну и конечно, подробности самой работы — ведь для геолога нет ничего более вдохновляющего, а для геолога-поэта — особенно. Мы сделали там множество препаратов из руды. Ведь смысл работы нашей, геологов, минералогов, с рудой — это увидеть, в каком виде там находится полезный компонент как минерал, с чем он сможет взаимодействовать, чтобы позже нельзя было разрушить это свойство при обогащении руды. Это похоже на то, как будто ты читаешь волшебную сказку, которую написала природа. Это сказка, которую мы читаем внутри самой руды с помощью микроскопов, а потом рассказываем о ней другим.

Возможно, именно потому, что эта профессия неразрывно связана с поразительными открытиями и романтическими историями, тайнами природы и самой жизни, геологи оказались одними из самых поэтичных универсантов. Чтобы убедиться в этом, достаточно взять сборник, подготовленный к одному из юбилеев окончания Геологического факультета — практически половину толстого тома занимают стихи и песни бывших студентов, аспирантов и преподавателей.»